|
КАКОЙ
БЫТЬ ТРЕТЬЯКОВКЕ В XXI ВЕКЕ
Интервью с новым директором
Третьяковской галереи Ириной Лебедевой
(«ЛГ», № 39–40) вызвало немалый резонанс
как в художественной среде, так и среди
наших читателей. Как мы и обещали,
продолжаем тему. На этот раз нашим
собеседником стал доктор
искусствоведения, профессор Виталий
МАНИН – известный музейный деятель,
историк и теоретик искусства.
– Виталий Серафимович, в своём отклике
на беседу с директором ГТГ доктор
социологических наук Юрий Чернецкий («ЛГ»,
№ 43) апеллировал к мировому опыту,
когда классическое искусство и
современное экспонируются в разных
музеях: к примеру, Лувр и Центр Помпиду.
С вашей точки зрения такое разделение
оправданно?
– Безусловно, оправданно. Но надо
понять, почему требуется разделение. На
протяжении веков искусство менялось, но
сохраняло свой стержень, форму познания
и отражения мира. Непременным свойством
любого искусства является эстетический
компонент. Без него изображение жизни не
становится искусством. По своему статусу
Третьяковская галерея является музеем
изобразительного искусства и ничем иным.
В Москве есть музеи и других видов
искусства – прикладного, театрального,
архитектуры. И, слава богу, что там
драные ботинки, половые тряпки и кучи
песка не относятся к искусству, равно
как и к профилю музея. Совсем другое – в
Третьяковке. Там в отделе современного
искусства выставляются «экспонаты»
именно такого рода: ванна, принесённая с
помойки (Г. Виноградов), чистые холстики
без всяких признаков изображения,
названные «Автопортретом» (Ю. Альберт) и
т.д., и т.п. Очевидно, что подобные
«экспонаты» не имеют никакого отношения
ни к Третьяковской галерее, ни к
искусству вообще, ни к изобразительному
в частности.
– По-видимому, Ирина Лебедева так не
считает.
– Судя по интервью, она пытается
пересмотреть все принятые квалификации и
в своей квазиреформаторской деятельности
изменить лицо Третьяковки до полной
неузнаваемости. Все её рассуждения
упакованы в псевдонаучную фразеологию и
такое переиначивание устоявшихся
понятий, что трудно разобраться, в чём
смысл предлагаемых реформаций. Очевидно
одно – деятельность галереи должна быть
пересмотрена, равно как и история
русского искусства, в свете принципов
самопровозглашённого «актуального
искусства». Что же вытекает из этого
пунктиром промеченного плана великой
реформации, вряд ли понятно самой г-же
Лебедевой. Какие конкретные действия
можно узреть, несмотря на их
расплывчатость? Начнём с того, что музей
должен стать «предметным», то есть там
может находиться любой предмет, вплоть
до унитаза, что, думается, и составляет
непременное условие объявленной
музеефикации. Видимо, это и означает
«стать музеем» нового типа», как
выражается г-жа Лебедева. Далее она
декларирует «что музей станет местом
коммуникации между обществом и СМИ,
между обществом и художниками, между
музеем и детской аудиторией». Но
подобная «коммуникация» существовала с
самого момента основания Третьяковки как
общедоступного музея. А в чём суть
«современной коммуникации», она
умалчивает. Возникает сомнение в том,
понимает ли г-жа Лебедева смысл этого
магического слова – «коммуникация».
Далее речь идёт о «привлечении самых
разных слоёв населения – и по возрасту,
и по социальному статусу, и по
образовательному цензу, и по
финансовому». И опять возникает вопрос:
а что раньше, до её назначения на пост
директора, существовали какие-то
ограничения для посетителей галереи с
низким образованием, неподходящего
возраста, социального происхождения или
финансового статуса? Хотелось бы, чтобы
этот тезис «музеефикации», особенно по
части финансового ценза, был объяснён
подробнее.
– Чего же в итоге хочет добиться новый
директор Третьяковки?
– По сути дела, г-жа Лебедева хочет
найти нечто общее между изобразительным
искусством и неизобразительным
неискусством. Столь милая ей мысль об их
гармонии – бесплодна, ибо нельзя
совместить несовместимое. Всякие усилия
примазаться к авторитету
изобразительного искусства бесполезны.
Изобразительному искусству присущи
функции, исходящие из его сущности –
отражение жизни в её нравственном,
социальном, философском аспекте.
«Актуальное искусство» в облике драного
сапога признаков искусства не содержит.
Изобразительное искусство ищет смысл
жизни, постмодернизм выдумывает новую
форму как смысл творчества, то есть
обессмысливает и жизнь и искусство.
Много «инноваций» можно услышать из
тронного заявления г-жи Лебедевой. Но
тут вспоминаются слова Сомерсета Моэма:
«Сколько глупостей творят люди и как
мило при этом щебечут. Пожалуй, лучше бы
они уж больше болтали, но меньше
действовали».
– Ситуация напоминает театр абсурда.
– Всё это имеет политическую, а вовсе не
художественную подоплёку. Когда
кто-нибудь из западных деятелей начинает
обвинять Россию в отсутствии демократии,
в качестве первого же аргумента
выдвигается именно наличие «актуального
искусства»: мол, у нас такая же свобода,
как у вас, – художники что хотят, то и
творят. Этот политический аргумент и
погубил традиционное искусство.
– Вам могут возразить, что политика тут
ни при чём – у государства просто нет
денег.
– В том-то и дело, что было бы желание,
нашлись бы и средства. Конечно,
рассчитывать на то, что в нынешних
условиях государство будет вкладывать в
изобразительное искусство столько,
сколько при советской власти, не
приходится. Только Министерство культуры
СССР выделяло на закупки 10 миллионов
рублей. Сегодня Минкульт РФ отделывается
от «несовременных» художников жалкими
подачками, тогда как на сомнительные
авангардистские акции в виде голого
Кулика средства находятся. Не говоря уже
о весьма щедрой поддержке из-за рубежа.
– В умении себя продать постмодернистам
не откажешь. «Традиционалам» есть чему у
них поучиться.
– Увы, сегодня нет ни одного
художественного авторитета, который
открыто протестовал бы против
уничтожения изобразительного искусства.
Они, как и союзы художников, забились в
окопы и дрожат, как бы авангардный
снаряд не попал в них. В экспозиции той
же Третьяковки практически отсутствует
изобразительное искусство нового
времени, сегодняшнего дня.
– А куда же оно делось?
– За границу ушло. И немало – около 30
тысяч произведений искусства. В Германии
и Франции, Канаде и США, Китае и Японии
создано немало галерей современного
искусства на основе работ российских
художников традиционного направления.
Этот слой нашего искусства во многом уже
невозвратим.
– Значит, на Западе наше традиционное
искусства как раз в чести?
– Постмодернизмом они уже наигрались, и
он им поднадоел. Ведь он поддерживает
интерес к себе исключительно на эпатаже
нравственных и эстетических ценностей,
которые вырабатывались человечеством
веками. В таком «художественном»
экспонате, как ванна с мусором, глупо
искать глубинный смысл, тогда как в
настоящем произведении искусства их
скрыто множество, и человек может
постоянно открывать их для себя. Отсюда
и интерес к нашему традиционному
искусству. Оно сохранило национальное
своеобразие, которое европейская
культура почти везде утратила. У нас
постоянно говорят о самоидентификации
русской культуры. А где она сейчас? Всё
в прошлом, как в картине В. Максимова.
Между тем когда у нас открыли границы и
люди увидели свободное западное
творчество, то все обомлели.
Оказывается, в свободных странах каждый
может творить, как ему захочется.
Каждый, а не только художник со
специальным образованием. А у нас –
тюрьма народов. Одного запрещают,
другого ругают, третьего вообще
художником не считают. Обомлели от того,
что вспомнили изучавшегося ими ранее К.
Маркса, утверждавшего, что при
коммунизме, когда не будет эксплуатации,
каждый сможет стать художником, так как
будет иметь для творчества свободное
время. Наши люди, попав на Запад, с
удивлением озирались и не могли понять:
где они – в капитализме или в
коммунизме, ибо они тоже имеют свободное
время, особенно безработные. Вот и
бросились в искусство. Так по России
прокатилась великая «актуальная»
коммуникация. Кто был ничем в искусстве,
тот стал всем.
– А не был ли это стихийный протест
против пресловутого соцреализма?
– Когда Сталина спрашивали, что такое
соцреализм, он отвечал: просто пишите
правду. Когда этот термин появился, он
не обозначал ни художественную теорию,
ни метод. На него тогда вообще никто
особого внимания не обратил. Настроения
в художественном мире были таковы, что
художники сами пришли к мысли, что надо
писать настоящую жизнь. Это уже потом
термин стали уточнять и доуточнялись до
того, что никто уже толком и не мог
объяснить, что же это такое. Параллельно
с соцреализмом существовал и обычный
реализм, отмеченный именами С.
Герасимова, П. Кончаловского, А. Дейнеки
и многих других. В 60–80-х годах было
создано немало замечательных
произведений другого поколения
художников (Г. Коржев, В. Иванов, Т.
Салахов и др.). Но всех их «новаторы»
предали забвению. И очень обрадовались,
считая, что сделали в искусстве нечто
принципиально новое. А на самом деле
всего лишь перевернули писсуар и
превратили его в фонтан. Можно
согласиться, хоть и с большим трудом,
что возникло некое новое явление. Ну и
назовите его как-нибудь, но не
связывайте с изобразительным искусством,
а следовательно, с Третьяковской
галереей. В стране возник новый «дикаданс»
– упадок духа, неверие во всё, что
казалось нашим предшественникам почти
незыблемым. Это общая тенденция,
свойственная сегодня не только
искусству, но и прессе, телевидению,
политике. Везде царит «новое мышление».
Россия превратилась в страну фикций.
– Но ведь на Винзаводе нет отбоя от
посетителей. Ходят, смотрят…
– И в зоопарке нет отбоя. От того, что
посетители смотрят на бегемота, он не
становится произведением искусства.
Поймите, то, что попадает под крышу
солидного музея, автоматически начинает
рассматриваться в качестве произведения
искусства, даже если оно таковым на
самом деле не является. Все процессы,
происходящие в культуре и в
изобразительном искусстве в частности,
находятся в тесной зависимости от
развития капитализма в России. Правда,
мы уже не говорим, как в 60-х годах:
догоним и перегоним Америку. Но в
области культуры мы уже догнали эту
передовую державу, не заметив, что
капитализм влечёт за собой массу
негативных последствий. В частности,
развал национальных культур по всей
Европе. Мы тоже волочимся за Америкой,
повторяя всю несуразность их
культурно-идеологических лозунгов.
Поздравим капитализм с успехом, но также
и себя за «волочильность», успешно
внедряемую в нашу культурную практику.
Беседу вела
Виктория ПЕШКОВА |